Глава 6. Новые враги и новые друзья

Выйдя в холл гостиницы, Стас, по привычке, поискал глазами киоск. И, не найдя, вышел на улицу. Где-то неподалёку, кажется, было что-то, похожее. Стас зашагал в сторону театра, внимательно «озирая окрестности» на предмет печатного слова. Девицу эту он заметил ещё издалека. Во-первых, сработало пресловутое мужское начало — очень привлекательная внешность. Она сидела на скамеечке и мечтательно смотрела куда-то вдаль. Поймав взгляд опера, она улыбнулась и, поднявшись, направилась к нему так, словно только его и ждала всё это время.

Возможно, не будь этого разговора жандармов в ресторане, Стас не сориентировался бы так быстро. То, что в сумочке что-то увесистое, он отметил машинально, по привычке, и вдруг, сообразив, бросился к девице на долю секунды раньше, чем она сунула в неё руку. Во вскинутой руке глянул в лицо тупорылый «дамский» браунинг. Стас резко нырнул вниз, пуля ветром прошла по волосам. В эту же секунду он поймал тонкое запястье и привычно выкрутив его от себя и вверх. Террористка выстрелила ещё раз, но эта пуля не причинила никакого вреда облакам, а пистолет перекочевал к оперу.

«Куда её?», — на секунду задумался опер, поймав краем уха со стороны испуганное оханье свидетелей происходящего.

В своём времени было всё ясно, а тут, чужой город, чужое время, он машинально увернулся от пинка девицы, которой явно мешал длинный подол для более сильного и точного удара.

«Ах, ты, тварь!»

— Товарищ Осип! — вдруг пронзительно закричала она.

«Ах, тут ещё и Осип есть!»

Отпустив её руку, Стас резко развернулся назад. Прямо на него, вытаскивая что-то из-за пазухи, двигался парень, то ли в гимназической, то ли в студенческой (Стас в этих тонкостях не разбирался) форме. Их разделяло метров пять-семь. Так и есть! В руке незнакомца был револьвер, который он, не мешкая, навёл на опера. Припав на одно колено, как учили [4] , Стас выбросил вперёд руку с пистолетом, нажал спуск. Однако, выстрела не последовало. Грохот выстрела «студента», короткий свист возле правого уха.

— Стоять! — закричал кто-то, и ударили выстрелы.

Стас бросился под ноги «студенту», перекатываясь, чтобы подсечь его, но тот неожиданно стал валиться на него. Вывернувшись из-под падающего тела, Сизов рванул его на себя. И увидел ничего не выражающее лицо с закатившимися глазами. Голова бессильно мотнулась — студент был мёртв. На виске его зияла дырка, из которой по щеке сбегала струйка тёмной крови.

— Бросить оружие! — скомандовал кто-то за спиной.

Стас откинул браунинг на газон и повернулся. Перед ним, с пистолетами в руках, стояли трое жандармов, сидевших за соседним столиком.

— Что случилось? — спросил пожилой ротмистр, тяжело дыша.

— Как видите, меня хотели убить, — пожал плечами опер. — Видимо, вы были правы, нужно в пустыню уходить.

Жандармы быстро переглянулись. Никаких дурацких вопросов не последовало — они, конечно, помнили его, и то, что он слышал их разговор, сообразить труда не составляло.

— А, так это вы социалиста вчера пристрелили? — хмыкнул «лощёный». — Примите поздравления, отличный выстрел.

— Покажите, пожалуйста, документы, — непреклонно набычился старый жандарм.

Прочитав паспорт и удостоверение, он молча протянул их Стасу. В нескольких шагах уже маячили двое городовых. Оперативно они тут работают, надо признать. Конечно, когда городовые на каждом углу. Впрочем, по рассказам стариков, и у нас было не хуже, пока Хрущёву сдуру не показалось, что преступность находится при последнем издыхании. Лысый кукурузник, недолго думая, объявил во всеуслышание, что в 1980 году покажет последнего преступника в музее, а милицию, ничтоже сумняшеся, сократил. С тех самых пор, несколько постовых «закрывали» не часть улицы, а часть района, а опера и участковые ногами отрабатывали то, что недосмотрела патрульно-постовая служба.

— Тут девица где-то была, — спохватился Стас, — она в меня первая стреляла.

— Какая девица? — опять переглянулись жандармы.

— Девицу видали? — обратился Всеволод к городовых.

— Какая-то девица на извозчике укатила минуту назад, — степенно козырнув, ответил один из городовых. — Но я это издалека видел, остановить не мог.

— Ладно, — устало сказал Стас, — я её сам прошляпил, пока с её напарником, — он мотнул головой на труп, — возился. Шустрая, стерва, как вьюн.

— Что происходит, господа? — к ним подходил, в распахнутой шубе, Кошко Аркадий Францевич.

— Простите! — вздёрнув голову, повернулся к нему «лощёный».

— Успокойтесь, поручик, — одёрнул его пожилой, — это статский советник Кошко. Здравствуйте, Аркадий Францевич.

— Рад видеть, Филипп Осипович, — протянул руку тот. — Вы, Станислав, смотрю, пользуетесь шумным успехом.

Стас криво усмехнулся, пожав плечами. А что он ещё мог сказать?

Добрых два часа их промурыжили в отделении. Когда Стас, усталый и злой, вошёл в холл гостиницы, вся жандармская троица находилась там. Увидев его, они дружно встали с кресел.

«Ну, блин, ещё и эти!»

Но, как выяснилось, цели жандармов были далеки от служебных.

— Позвольте представиться, — щёлкнул каблуками Всеволод, — поручик Исаев. Всеволод.

— Поручик Тиссен. Друзья зовут меня Ники.

— Штаб-ротмистр Павлов. Филипп Осипович. Просим с нами отобедать.

— Поручик, виноват. коллежский секретарь Сизов. Станислав. Меня, вообще-то, Аркадий Францевич ждёт, — пожимая всем троим руки, неуверенно ответил Стас.

Оговорку он допустил умышленно, чтобы не подумали, что он какой-нибудь «шпак». Кроме того, он что-то смутно помнил, опять же, из художественной литературы, что жандармы сами были весьма заносчивы, и такое простецкое отношение им было не свойственно. Там, кроме того, упоминалось, что жандармам подавать руку, вроде бы, было не принято. Впрочем, это, кажется, касалось военных, а он-то такая же ищейка, как и эти трое. Да, и чёрт с ним.

«За „не знаю“ не отвечаю», — озорно подумал Стас, вспомнив, весьма к месту, одну из самых распространённых «откоряк» [5] в блатной среде.

— Аркадий Францевич, по приказу свыше, срочно выехал в Петербург, — сообщил штаб-ротмистр. — Просил передать, чтобы вы выезжали следом. Но сегодня поездов до Петербурга уже не будет. Поедете завтра утром.

— А мы сами завтра уезжаем туда же, — сообщил Всеволод. — Так, что, поедем вместе, если не возражаете.

— Не возражаю, — отозвался Стас, мимоходом подумав, что в компании трёх жандармских офицеров его убить будет несколько посложнее.

— Ну, что, господа? Все формальности улажены, все верительные грамоты вручены, — ехидно встрял лощёный Ники. — Пора за стол! Нет-нет, в ресторане пускай купчишки пьют, нам невместно, — добавил он, увидев, что Стас покосился в сторону ресторана.

Они поднялись в номер, где уже был накрыт шикарный стол. Впрочем, вполне возможно, что шикарным он был только в глазах опера времён перестройки, а здесь считался вполне обычным или, даже, чем-то на уровне нашего «водка, килька, плавленый сырок».

— Я полагаю, мне нужно внести свою долю, — не очень уверенно обратился он к Филиппу Осиповичу, но тот в ответ только махнул рукой.

— И думать не смейте!

— Это стол в вашу честь! — смеясь, пояснил Всеволод. — За спасение господина Столыпина, дай ему Бог долгих лет жизни, и за ваш меткий выстрел!

— Воля ваша, — не стал спорить опер.

Стас сидел в купе, не высовывая носа, а поезд вёз его прямиком в Петербург. Всеволод дрых, как дитя, на верхней полке. Неплохие ребята оказались, эти жандармы. Совершенно ничего общего с тем, что писали о них в книжках его детства. Зато с комитетчиками или, как они сейчас зовутся, с фээсбэшниками — как горошины из одного стручка. Даже пьяные, вели разговор грамотно, говоря много, но ни слова лишнего. И, само собой, «раскручивали» его, как могли. И не их вина, что лишнего ничего так и не узнали.