В комнату вошёл Столыпин. Из приоткрывшейся двери донеслись возмущённые вопли Андрюшки, желавшего, во что бы то ни стало, видеть папу, и мягкие увещевания Натальи… В груди Стаса, давно его не видевшего, прокатилась волна нежности.

— Развоевался твой наследник, — прикрывая за собой дверь, порадовал он зятя, — Скоро в атаку на деда пойдёт, чтобы к тебе прорваться. Весь в отца, такой же упрямец.

— Ваша кровь тоже не последнюю роль играет, — не остался в долгу Стас.

— Согласен, — кивнул тесть, — К тебе гость прибыл, уж и не знаю, стоит ли пускать его к тебе?

У Стаса от удивления приподнялась бровь. Он знал от жены и Всеволода, что их особняк, по личному распоряжению Сталина, находился под круглосуточной охраной. Догадывался, что Сосо старается уберечь его от охотников. И в том, что английская разведка не оставит попыток захватить его или убрать — тоже не сомневался.

— И кто у нас гость?

— Господин Корнилов, — Столыпин испытующе глядел на зятя.

«Интересно, — думал Стас, — Столько раз я пытался поговорить с ним наедине, он этого упорно избегал, а тут сам пришёл. Что стряслось-то, а? В лесу что-то сдохло?»

— Говорят, что любой гость в доме нынче к новостям, — спокойно глядя на тестя, хмыкнул Стас. — Пусть входит, если заразы не боится.

Столыпин понял его верно, усмехнулся и вышел.

— Всеволод, помоги хоть штаны одеть для приличия. Негоже национального героя в неглиже встречать.

— Полагаю, что не зря он пришёл, — задумчиво отозвался друг, запахивая на нём полы халата и провожая до кресла. — Похоже, стряслось что-то из ряда вон.

— Ты прямо мои мысли читаешь, — проворчал Стас.

— Я, вот, думаю, — Всеволод прищурил один глаз. — А не прознал ли наш гость от господина Потапова вашу биографию?

— Ну, Всеволод! С тобой невозможно работать! Я рядом с тобой умственную неполноценность испытывать начинаю, — Стас шутливо ткнул товарища в бок, и уселся в кресло. — Ладно, сделаем приличествующую случаю мину, и примем дорогого гостя как подобает.

Вошедший Корнилов, противу обыкновения, был в штатском.

— Здравствуйте, Станислав, — войдя, поздоровался генерал. — Как себя чувствуете?

— Спасибо, уже лучше, — отозвался Сизов, ломая голову над причиной, заставившей этого непредсказуемого человека вдруг, ни с того, ни с сего явиться сюда, да ещё в цивильном платье. — Простите, что встречаю сидя.

— Ради Бога! Сидите, сидите, — Корнилов, щуря свои хитрые калмыцкие глаза, переводил взгляд со Всеволода на больного.

— Я полагаю, раз этот господин здесь, у вас нет от него секретов.

— Совершенно верно, — кивнул опер.

— Вам привет от генерала Кошко, Станислав. А в качестве верительной грамоты он попросил меня передать вам вот это.

На раскрытой ладони генерала алело удостоверение сотрудника МУРа.

Глава 18. Меч и фиалка

Самовар, стоящий на столе, уже был наполовину пуст, когда в дверях возникла ладная фигура генерала Потапова.

— А что, меня чаем угостят? — спросил он, поздоровавшись со всеми.

— Присаживайтесь, Николай Михайлович, — поднявшись, радушно показал на стул Столыпин. — Пойдём, дочка, нам разговоры этих карбонариев ни к чему.

— Что вы так-то, Пётр Аркадьевич? — с лёгкой укоризной поглядел на него вошедший. — Я себя каким-то Ванькой Каином почувствовал..

Наташа вывела из-за стола огорчённого Андрюшку и, держа его за руку, заковыляла к выходу. Мальчишка обернулся на отца в надежде «на помилование», но, встретив строгий взгляд, решительно выдернул у матери руку и, с независимым видом, вышел за дверь впереди неё.

— Нет, уж, — решительно выставив перед собой ладонь, сказал Столыпин. — Поздновато мне в рэволюционэры подаваться. Честь имею.

По-военному коротко он кивнул седой головой и вышел, аккуратно прикрыв за собой двери.

— Ну, что, подлые заговорщики? — протирая пенсне, усмехнулся Потапов.

Он сел на стул и принял стакан чая от Всеволода. Подхватив щипчиками пару кусочков сахара, кинул в янтарный напиток и, помешивая ложечкой, взглянул на присутствующих.

— Пришли, наконец, к общему знаменателю?

— Сказать по правде, не пошёл бы я на эту сделку, — Корнилов был предельно серьёзен, едва ли, не торжественен. — Добило меня, когда Станислав мне про, так называемый, «Корниловский мятеж» рассказал, причём, со всеми подробностями. И, знаете, самое интересное то, что было у меня какое-то предчувствие. Потому, может, и поверил. Трудно, конечно, в одночасье все свои жизненные принципы с ног на голову ставить.

Человек сидел на стуле, не поднимая глаз. Тяжёлые шторы на окнах были плотно задёрнуты, отсекая этот крошечный мирок от внешнего шума. И в этой тишине только настенные часы в дубовом корпусе невозмутимо вели свой отсчёт времени. Второй секретарь посольства Вернон Уолл, конечно, понимал, что его посетитель использует простейший приём, чтобы «напрячь» собеседника. Но, всё равно, его это нервировало.

— Вы можете поручиться за результат?

— Все под Богом ходим, — пожал плечами невзрачной внешности человек, сидевший по другую сторону стола. — До сих пор, однако, никто не жаловался.

— Я плачу вам хорошие деньги не за философию.

Неприметный чуть заметно усмехнулся, и секретарь вдруг понял, что собеседник видит его насквозь — и его плохое настроение, оставшееся от разговора со страдающей мигренью и вечно всем недовольной женой. И подсознательное желание показать «этому убийце» — кто здесь хозяин. Скулы Вернона чуть порозовели, но именно это понимание помогло ему овладеть собой.

— Вас рекомендовали, как отличного специалиста. Хочется верить словам, но мы, как вы знаете, народ недоверчивый.

— Не стоит делить шкуру неубитого медведя, — негромко сказал человек. — Задание может быть не выполнено лишь в одном-единственном случае — если я умру раньше. Но это маловероятно. Рядом с ним нет людей моего класса. И здоровье у меня пока хорошее.

Говоря это, он вдруг поймал себя на мысли, что впервые в жизни ЗАРАНЕЕ ручается за результат. У него были свои правила в жизни, собственные приметы и суеверия, от которых он никогда не отступал. И первый раз в жизни холодок какого-то потустороннего страха шевельнулся внутри. Человеку вдруг захотелось встать и молча уйти.

Но он продолжал сидеть, разглядывая бронзовую чернильницу в виде застывшей с поднятой передней лапой собаки. Причиной того, что он остался, была вовсе не гордость. Это чувство, как и все прочие химеры, для настоящего специалиста — пустой звук. Эмоции — слишком большая роскошь и прямой путь в деревянную шкатулку. Просто человек точно знал, что сейчас в России специалистов его класса попросту нет.

— Ну, что ж, будем надеяться.

Секретарь сел за стол и, взяв перо, обмакнул его в собаку-чернильницу. Быстро что-то написал размашистым почерком и подал посетителю чек.

— Возьмите, пожалуйста. Мы будем ждать результатов.

И встал, показывая, что аудиенция окончена.

«Пожалуй, перед отъездом надо и этого денди замочить» — подумал неприметный посетитель.

И, хотя человек точно знал, что делать этого не станет, настроение неожиданно улучшилось. Не глядя, он положил чек в карман и вышел, ни на минуту не усомнившись, что там выписана вся сумма, запрошенная им за «работу». Обмана он заказчикам не прощал, отправляя их в вслед за теми, кого они и заказывали. И об этой его «особенности» хорошо было известно в определённых кругах.

Спускаясь по боковой лестнице, он вдруг, за одной из закрытых дверей, уловил краем уха звук клавесина, и усмехнулся. Для него всё это осталось в далёком, полузабытом прошлом. Балы с ослепительным блеском погон и позументов, прикрытые прозрачной кисеёю женские прелести, таинственный шорох кринолина в тихом парке, нежный аромат духов и первый поцелуй..

Всё кончилось неожиданно и страшно. Взбешённый папенька и роковой выстрел, лишение дворянского звания и смерть матушки, не перенёсшей позора. В приличных домах его не принимали, а там и родной братец имение с приличным банковским счётом к рукам прибрал. А он, человек без имени, оказавшись на самом дне, в окружёнии черни, не только выжил, но и снова выбрался наверх. Знания, полученные на русско-японской, пригодились. Именно благодаря им он получил имя Чейна [79] .